Сколько еще в мужчинах осталось атавизма! Наши далекие предки решали все свои вопросы с помощью кулака и дубины. С тех пор прошло не мало времени. Но отдельные нынешние сотрудники карательных органов порой бывают очень похожи на своих далеких предков.
«Мистер икс» с ротвейлером
Первый раз я попал в знаменитый следственный изолятор при усилении. Арестанты по наущению авторитетов требовали то, что и так прописано в законе: соблюдения метража на каждого сидельца, отдельную шконку, вежливое обращение со стороны сотрудников.
Тюрьма начала массовую голодовку, и почти все сидельцы подали официальные заявления - жалобы в надзорные органы. Их должны были отправить в течение суток по назначению. В итоге жалобы рассматривал... спецназ. Действовали спецы не торопясь и планомерно: выводили авторитетную камеру в подвал - это чтобы на корпусах зеки в двери не барабанили и через окна на волю не кричали, поддерживая своих товарищей.
Беседы и убеждения возымели действие. Смотрящие прислали «прогон» о том, что надо отменить кипишь. Сам не видел, как убеждали блатных арестантов принимать пищу, но баландеры рассказывали по секрету, что замучились подвал от крови отмывать. Тюремная больничка тоже оказалась переполнена. Туда долго не принимали нуждающихся, в том числе из-за режима секретности.
На следующий день нас, как всегда, позвали на часовую «положняковую» прогулку. Вертухай стукнул ключом в дверь и дождался ответного - «идем, командир». Вскоре дверь раскоцали и мы приготовились почти самостоятельно проследовать вниз к дворикам. Вышли из камеры в коридор и обалдели. Через каждые пять метров «гоблин» в маске. Через одного у такого «мистера Икса» ротвейлер на поводке без намордника.
Оцепенение длилось секунду. Под истерические крики «бегом!» нас погнали вниз. Ускорение придавали дубиналом. Собаки рвались вперед и некоторых слегка покусывали за ноги. Сильно кусать хозяин не давал - до поры до времени. Мрак начинался у слегка приоткрытых дверей. Там дубиной досталось каждому. Наконец мы заскочили во дворик, тихо матерясь и потирая ушибы. Странные встречаются порой люди. Как им ни грози, как ни казни других для наглядности, все равно они нарываются на грубость - мазохисты, наверное.
Не успели щелкнуть замки, как арестанты начали переговариваться через стену, интересуясь, какие там «хаты» и как дела у их обитателей.
В обычные дни за такое просто лишали прогулки. А при усилении все закончилось гораздо хуже - спецы ворвались во дворик и долго избивали как самих нарушителей, так и их соседей. Зато на следующий день и до вывода спецназа желающих подышать воздухом больше не находилось. Зато сотрудники избавились от этой обременительной обязанности.
Усиление продлилось месяц. На частых обысках к нам постоянно придирались - били прямо в коридоре. Еще назначали одного из арестантов «крайним» и отправляли его в карцер. А там вообще пьяное «гестапо» лютовало. До ввода спецов руки распускали немногие вертухаи. Так, двинет в морду или по корпусу зека, нахамившего или качающего права. Опять же по личности смотрят. Больше лупят «чертоватых» и интеллигентных с виду.
Бегемот и ГКЧП
Когда усиление сняли, нашим вертухаям выдали баллончики со слезоточивым газом «черемуха». Тогда это было новшеством. Сотрудникам не терпелось провести испытание. По ночам они просто прыскали из баллончика в разбитый дверной глазок камеры. Первыми начинали скатываться вниз обитатели верхних ярусов. У пола концентрация газа слабее. Мы не знали, с чем имеем дело, и пробовали спасаться мокрыми тряпками. Но влага на лице только усиливала жжение.
На суде получил я условный срок и отправился домой. В следующий раз я попал в СИЗО во времена позднего Горбачева и раннего Ельцина. Изолятор располагался в провинции. Надо отдать должное, он был не таким запущенным, как прежний. Плюс нас в новый корпус поселили, только что построенный. Кругом белый кафель, светлые стены, фаянсовые унитаз и раковина, стол и длинные скамейки - прямо загляденье.
Как сразу выяснилось, в гадюшнике жить проще и безопасней. Отдельные граждане привыкли гадить чуть ли не под себя. Вы по российской провинции пройдите - на улицах, как на помойке, грязь и мусор. В домах все исписано и изломано. Вроде и взрослые люди в тюрьме сидят, но развитие у них, как у педагогически запущенных малолеток. На стенах похабщину пишут или картинки из газет и журналов клеят. Если в старых камерах это незаметно и сходит с рук, то в новых пресекается. Тем более что сразу заметно.
Местный начальник отдела безопасности (тогда режимного отдела) был садист. Бегемотообразный майор не мог пройти мимо, если отчитывали нарушителя. Он хватал дубинку и долго бил штрафника. А потом удовлетворенно констатировал, что, дескать, отвел душу. За порчу казенного имущества он пускал под «пресс» всю камеру. Дежурного арестанта сажал в карцер, где продолжал лупцевать каждый день.
Особенно лютовал, если сверлили стены, делая «кабуры» к соседям - по понятиям их положено сверлить, чтобы «шатать режим», наводить движения и поддерживать нелегальную связь. Опять же общак с арестантов собирать. На новых гладких стенах отверстия видны сразу. Хоть под шконкой сверли, хоть под батареей. Их обнаружат на ежедневном обходе и тут же последуют репрессии - камеру временно переведут в подвал, а «кабур» забетонируют осужденные из хозобслуги.
Пока бетон сохнет, майор бьет нарушителей. Его не волнует, кто конкретно сверлил. Отбитой спиной отвечают за это все. Майор очень сильно «отличился», когда в стране власть взял ГКЧП. Мы в камерах сперва ничего не поняли. Ну, выступил по радио кремлевский старец, что-то там про политику говорил.
После выступления классическая музыка заиграла и открылась дверь. Залетел начальник ОБ во главе усиленного наряда. Радостно завопил: «Кончилась ваша власть, суки!» и начал сидельцев с остервенением избивать. Сколько в нем энергии и злобы было! По всем «хатам» прошелся. Другой бы утомился или сдох от выброса дурного адреналина, а этот только крепчал.
После провала ГКЧП майор на первых порах немного поутих. А потом стал самым яростным демократом. Лупил и пытал всех уже в духе нового времени, но не менее жестоко, чем раньше. Другие сотрудники могли «отоварить», но это или психанув со зла, либо когда арестант слов не понимает и сам нарывается на неприятности.
Многострадальная «лампочка Ильича»
Самый яркий пример - эпопея с лампочками. После развала державы СИЗО снабжали, как в блокаду. Про питание вообще молчу. Простые лампочки-«сороковки» стали дефицитом!
Лампа должна светить в камерах круглосуточно. Ведь окна зарешечены и дают мало света. А мало ли чем зеки в темноте займутся - убийством или насилием. Видно, нас кошками считали. Если лампа перегорала, то звали сотрудника, барабаня в дверь. Он забирал сгоревшую лампу и выдавал новую.
Несмотря на строгую изоляцию, слухи в тюрьме распространяются молниеносно. Кто-то из «просвещенных» рассказал сокамерникам, как от лампочки кайф получать. Выглядело это так - отделяешь железный цоколь, выковыриваешь из него клей, забиваешь его в сигарету, и вдыхаешь вместе с дымом. Легкое токсическое отравление дает неземное блаженство. Словом, находка для извращенцев-токсикоманов. А таких нашлось немало. Сотрудники быстро прочухали тему и начали принимать перегоревшие лампы с пристрастием. Если цоколь был отделен, корпусные впадали в ярость. Оказывается, они за свой счет лампочки в камеры покупали, чтобы начальство не ругалось и не выгоняло с хлебного места. Ведь тогда кругом была безработица.
В СИЗО тоже зарплату не платили по полгода. Зато можно зекам «запрет» продавать: спиртное, легкие наркотики, да и записки на волю таскать. Не зажируешь, но семью накормить хватало. Но не пускать же все халтурные деньги на испорченные лампочки!
Несколькими жуткими расправами они добились того, что заключенные прекратили токсикоманить. Более того, если лампочка действительно перегорала, сами ее не вывинчивали. Вдруг цоколь случайно отвалится - лучше уж электрика штатного позвать.
Встать, а то ляжешь!
После осуждения меня отправили в колонию на Северо-Запад России. Сотрудники там сами почти никого не били. Карательные функции они возложили на многочисленных активистов. А те уже мордовали, калечили и убивали зеков, недовольных политикой администрации. Или просто устраивали себе развлечения и пытали не понравившихся и безответных мужичков.
По понятиям зек на зека не может жалобу подать. Так что сотрудники вроде и ни при чем. Каждый из них мог, конечно, отбуцкать бузотера под горячую руку. На их фоне выделялся полковник-тяжеловес, зам. начальника по режимно-оперативной работе.
Зам по РОР вечно злился и лютовал. Заходил, к примеру, в санчасть. Там больной сидит, приема ждет. Полковник - бац ему в голову: «Вставать надо, когда начальник заходит!». Никого не волнует, что ты болеешь и ноги не держат. В законе, конечно, говорится, чтобы осужденный приветствовал сотрудников. Но не в больничке же!
Полкан, кстати, ни своих, ни чужих не жалел, мог и сотруднику тормознутому двинуть по хохотальнику. Он, конечно, как и остальные, по личности смотрел. Бил и оскорблял и так забитых. Порядочного же тронь - сдачи получишь или жизни лишишься. Но порядочных единицы, их и не трогают.
Одному спецназу наплевать, кто перед ними. Залетят в зону, как башибузуки, все в отрядах переломают, осужденных побьют, тех, кто в штрафных изоляторах «чалятся», покалечат, блатных с переломами в санчасть отправят. Заставляют спецы нарушителей режима под нары лезть. Тех, кто отказывается добровольно в низкую масть переходить, пытают. В общем, демократия в действии. Мне казалось, что нет беспредельнее и хуже этого учреждения.
Кошмары лесоповала
Так я думал до того, как на северное поселение попал. Давно известно, что чем дальше от центра, тем наглее начальники. Занесла меня нелегкая на лесоповал. Такое впечатление, что в позапрошлый век окунулся с крепостным правом. Осужденные вкалывают без выходных от заката до рассвета за похлебку. Нормы завышены, недовольных и нарушающих начальство бьет и в шизняк сажает с выводом на работу. Жаловаться бесполезно - все заявления вышестоящие инстанции спускают в местную прокуратуру. Прокурор сотрудников покрывает. Они воруют лес и пиломатериалы в промышленных масштабах и надзорника не забывают. Он на джипе дорогом катается, в двухэтажном тереме живет, детей в Москву в платный вуз учиться отправил.
Мне где-то повезло, меня не трогали, потому что такая жизнь в отморозка превратила. А люди это чувствуют. Здесь не в геройстве дело, а в душевном надломе. Наступает эмоциональная тупость. Смерти не боишься, а где-то даже ждешь как избавления. Чужую жизнь не ценишь, тем более вертухайскую. Но отказников от работы можно ломать без избиений и оскорблений.
Кинули меня в камеру. Свет круглые сутки горит, а стекла нет. Кругом тайга и куча комаров и мошек. В деревянном настиле, что на ночь дают, и в щелях на стенах - клопы. Кормят раз в сутки, мыться не выводят. Многие такого «пресса» не выдерживают и идут батрачить.
За три недели до суда от недосыпа и недоедания я превратился в истеричного дистрофика. Все тело в волдырях и расчесах от укусов насекомых. Судья попалась добрая - не стала откладывать заседание на месяц, чтобы я подумал. Так я начал возвращаться в покинутую недавно зону.
«Прием по личным делам»
На родине знаменитого озверевшего конвоя этап попал под экзекуцию. Нас с поезда высадили и прогнали по туннелю под платформой сквозь строй солдат. Ускорение нам придавали дубинками. В самом пересыльном СИЗО сотрудники сразу сказали, что они обычно добрые, но если мы не нарушаем. В этом арестанты убедились сразу.
В камере народ начал кричать в окно, устанавливая связь с соседями. Крикунов выволокли в коридор прапорщики и долго пинали. Такая же участь постигла и тех, кто разводил открытый огонь, чтобы добыть кипяток для чифиря. Розетки в «хате» отсутствовали.
Надо отдать им должное: били не всех без разбору, а виноватых. В родном городе мы снова попали под усиление на пересылке - что-то там в СИЗО мутило. В него завели спецназ из провинции. Нетрезвые «маски-шоу» поставили нас на шпагатные растяжки вдоль стены и начали «прием по личным делам».
Дежурный сотрудник зачитывает фамилию. Если тебя назвали, громко орешь ее еще раз. Потом без запинки: имя, отчество, год рождения, статью, срок, начало срока, конец срока, вид режима. Если собьешься - удар по почкам ногой или дубинкой.
Спецы хорошо разбираются в статьях УК. Севшие за изнасилование или сопротивление ментам получали более весомые побои с пинанием на полу. Эти сотрудники не отличались толерантностью. Всех обладателей неславянской внешности и нерусских фамилий они били просто с остервенением. Идущих по изоляции «петухов» и «оборотней в погонах» лупцевали, как резиновых. Короче, досталось всем.
Перед обыском старший «масок» толкнул речь, предупреждая, чтобы арестанты сдали добровольно запрещенные предметы и деньги, обещая, что наличные, как это и положено, переведут на лицевой счет зека. Некоторые из наших повелись и лишились накоплений. Также спецы отнимали все новые вещи: носки, трусы, зубную пасту, мыло. Из ношеных забирали себе фирменные брюки, ботинки, свитера, куртки. При этом спрашивали - нет ли недовольных? Недовольных, естественно, не нашлось.
В небольшую камеру нас утрамбовывали пинками. Лежать и стоять приходилось по очереди. К нам еще кинули «петухов», но они залезли под нары и затихли. Кормили здесь всех тухлятиной. Неделю мы ждали отправки. Каждый день проводились шмоны, в коридоре на нас отрабатывали удары или заставляли подолгу стоять неподвижно в неудобных позах. Кто шевелился, получал в печень носком ботинка. Когда стоишь лицом к стене, то не видишь замах. И неожиданные попадания особенно болезненны.
За время моего недолгого отсутствия в колонии многое изменилось. Начальника убрали, а на его место поставили майора. Замами ему назначили сотрудников из противоборствующей группировки УИН. Зона разделилась на два лагеря.
Самое смешное, что неугодного зама по БиОР убрали всего лишь за угрозу рукоприкладства в отношении осужденных. Оппозиционный капитан вышел на промку и увидел загорающих почти в неглиже зеков. Он разогнал их дубиной по рабочим местам. Наши сотрудники вынудили разогнанных написать заявления. Когда нужно, жалобам дают ход. Прикатила куча комиссий. Неугодного капитана уволили, сказав в утешение, что пусть скажет спасибо, что не посадили.
Ну а в отрядах продолжали беспредельничать активисты. В ШИЗО пьянствующие с блатными инспектора били «чушков»-нарушителей. Почти идиллия. Хорошо, что вскоре конец срока наступил.
Все на продажу!
В очередной раз я сел в начале нового века. Причем в знакомое провинциальное СИЗО. Садист-режимник к тому времени ушел на пенсию. Сотрудники заметно окультурились - били только бедно одетых и голимо выглядевших арестантов, а богатых и спортивных не трогали. В духе времени кормили скудно, но за свой безналичный счет можно было заказать все, кроме спиртного и женщины. Последнее, впрочем,тоже было можно, но только по спецдоговоренности с операми и за наличный расчет.
Под следствием я пробыл недолго и под спецназ не попал. Лишился только дорогих часов и ремня, сданного при поступлении под опись. В описи не указали фирму-производителя. Потому перед этапом мне предложили покопаться в общем ящике и выбрать среди дешевых часиков и пионерских ремешков свои. Дежурный по секрету сообщил, что мой этап можно отложить, а меня отправить в другую область, где не колонии, а, считай, концлагеря.
Не стал я поднимать волну и поехал на зону без приключений, так как она совсем рядом находилась.
Дисциплину для начальства там поддерживали смотрящие. Они же на сходняке приговаривали неугодных и недовольных политикой администрации, избивая осужденных и переводя их в низкие масти, где они не имели слова. Сотрудникам самим и трогать никого не было нужно. Они только давали ценные указания не по режиму живущим блатным.
В отрядах торговали наркотой и спиртным, засылая «долю малую» начальству. Начальники продавали условно-досрочные освобождения. В общем, сплошная ссученностъ и современный уклад. В эту тихую поляну вносил диссонанс спецназ. Заходил нечасто, но бил осужденных прямо при прокуроре по надзору.
Неладно что-то в государстве…
Надоело мне все. Плюс я баек про установившийся воровской ход на Северах наслушался. Вот и решил ехать на поселение. Центральные пересылки мы прошли почти без приключений. По прибытии на Север этап загнали в тесную камеру. Даже присесть на нары было невозможно - столько там вещей и народу. В узких проходах сидят на баулах, воды в кране нет, толчок забит, выносная параша переполнена.
Зато соседние «хаты» вообще свободны и сегодня этапа не будет - это нам так дежурный сказал. Написал я на листочке жалобу, в дверь побарабанил, подал бумагу прапорщику. Через полчаса меня вызвал начальник пересылки. Огромный подполковник, держа в левой руке мою заяву, приказал подойти ближе. Потом ударил правый боковой в голову - видно, что когда-то боксом занимался, но возраст и жир притупили резкость. Уклонившись, я начал смеяться - в критические моменты меня почему-то всегда на смех пробивает. Люди это за самообладание принимают и бесстрашие.
Полковник потерялся, сбавил обороты. Пообещал скорый этап и все же разгрузил камеру.
На поселке ничего нового я не увидел: еще более проворовавшиеся и обнаглевшие сотрудники, покрывающий их прокурор, рабы-осужденные. Их калечат, убивают сгоряча вертухаи или бьют дубиналом в шизняке за нарушения. Меня не трогали, но смотреть на все это было противно. Пришлось закрыться в зону.
Там тоже блатные, прикрываясь понятиями, лютовали, еще сильнее продавшись ментам. Сотрудники, как всегда, били «чушков» и своих коллег, попавшихся на проносе спиртного и наркоты.
Зона - это маленькая модель государства. Даже не выходя на свободу, видно, что что-то неладно в России, раз такое в пенитенциарной системе творится.
Андрей Бутырин
По материалам газеты
"За решеткой" (№6 2011 г.)
По материалам газеты
"За решеткой" (№6 2011 г.)