Ужасы не из фейсбука. Заключенные с детьми
В нашей стране мало кто может похвастаться тем, что он по-настоящему защищен. Это не зависит от денег, положения в обществе, это даже не всегда зависит от связей. У бизнесмена могут за день отобрать компанию, профессора уволить из вуза за взгляды, в депутата госдумы может въехать на машине другой пьяный депутат государственной думы убить первого на смерть, и отделаться каким-нибудь административным штрафом.
Ужасы, которыми не всегда пестрит лента фейсбука, но регулярно ленты новостей (впрочем, и их уже почти не осталось) чаще всего касаются свободных людей. Реже появляются рассказы о том, что творится в армии, еще реже — о том, как живут заключенные в местах лишения свободы. А теперь представьте, что это не просто заключенные. Что это новорожденные дети, которые не умеют даже говорить.
В нашей стране мало кто может похвастаться тем, что он по-настоящему защищен. Это не зависит от денег, положения в обществе, это даже не всегда зависит от связей. У бизнесмена могут за день отобрать компанию, профессора уволить из вуза за взгляды, в депутата госдумы может въехать на машине другой пьяный депутат государственной думы убить первого на смерть, и отделаться каким-нибудь административным штрафом.
Сейчас в российских тюрьмах вместе со своими матерями находится около 800 детей. Много ли раз вы слышали истории о том, как суд смягчил приговор женщине, которая ждала ребенка? Такое бывает — но очень редко. Чаще всего беременная осужденная попадает в колонию и сталкивается с обычным лагерным бытом. Витамины, врачи, правильное питание, отсутствие нагрузок — все это остается в другой жизни. Те, кому все-таки удается выносить ребенка, отправляются в ближайший роддом в сопровождении трех конвойных (собственный роддом есть только у двух российских женских колоний). Если трех конвойных нет, а есть только один, роженицу могут пристегнуть наручниками к больничной кровати (это не шутка и не преувелечение).
Дальше — только хуже. По закону ребенок, рожденный в тюрьме, должен до трех лет оставаться с матерью. Затем, если у него есть опекуны, они могут забрать его домой, а если их нет (надо ли уточнять, что их чаще всего нет), ребенок отправляется в детдом. Детдом меньше всего заботится о том, чтобы сохранить связь ребенка и матери. Им разрешены свидания, даже длительные, только кто же будет возить ребенка из детдома в колонию? Редкие волонтеры? На деле этого не происходит почти никогда. И уже через пару лет ребенок забывает о том, что ему, на самом деле, есть кого ждать.
Но это потом. А для начала представьте себе, на что похожи первые три года жизни этих детей. Три года, за которые ребенок должен только-только как-то приспособиться к жизни.
Предполагается, что мать имеет право жить с новорожденным ребенком на территории колонии в специальных домах для совместного проживания. Из 46 российских колоний такие дома есть только в 13. Мест в них хватает, естественно, далеко не всем. Во всех остальных случаях сразу после рождения ребенка разлучают с матерью и отправляют так называемый «Дом ребенка». Местное подобие детдома, где за детьми часто наблюдают не врачи или медсестры, а те же самые заключенные.
Самый громкий случай из тех, что появлялись в прессе — новорожденный младенец отравился, его начало тошнить и он захлебнулся собственной рвотой, потому что рядом не было никого, кто мог бы просто подойти и перевернуть его на бок или взять на руки. Никто из сотрудников колонии, естественно, не был наказан. Такие истории случаются чаще, чем вам хотелось бы думать. Когда дети кричат — это норма. Когда у них нет не то, что игрушек, а даже постельного белья — это норма. Воспаление легких и ангина — норма. Инвалидность после трех лет такой жизни — тоже, к сожалению, норма. Мать-заключенная имеет право навещать ребенка для кормления 6 раз в день. Если вдруг случится так, что у нее пропадет молоко (в лагере. молоко. пропадет. с чего бы?), количество свиданий снижается до двух в сутки.
Все психологи твердят, что самое важное в первый год жизни ребенка — эне комфортные условия, а присутствие матери. Материнское тепло, простите за банальность. В этом, и только в этом случае, у ребенка будет меньше проблем со здоровьем и психикой. Сотрудники пенитенциарных заведений говорят — посмотрите на этих матерей, лучше никаких, чем такая. Нет. Не лучше. Всегда лучше какая-то. Какая есть. Потому что с появлением ребенка меняется и она сама. У нее появляется стимул. Статистика говорит сама за себя — заболеваемость детей, которые живут на территории колоний вместе с матерями, снижается почти на 50 процентов.
Светлана Бахмина, осужденная по делу «Юкоса», попала в знаменитую мордовскую колонию ИК-14. Ту самую, про которую потом рассказала много ужасов Надежда Толоконникова. В колонии Бахмина родила ребенка и лично столкнулась с тем, что такое жизнь матери и младенца «там». Выйдя на свободу, Бахмина начала бить тревогу — добивалась амнистии для женщин, осужденных за нетяжкие преступления, у которых есть дети, говорить о тех проблемах, с которыми столкнулась сама. Но поменять систему в нашей стране — это как сдвинуть гору. И тогда Бахмина решила, что нужно самостоятельно помогать детям, которые растут в десятках российских колоний.
Она стала соучредителей фонда «Протяни руку», главное дело которого — оказывать гуманитарную помощь заключенным с детьми. «Протяни руку» собирается заниматься благоустройством «Домов ребенка», на территориях колоний, но главное — пытается сделать так, чтобы почти во всех колониях было достаточно мест для совместного проживания. Чтобы места в таких комнатах получались не по блату. Чтобы их хватило всем, и дети не жили отдельно от своих матерей.
Несколько лет назад по работе я была в детском доме под Петербургом. Это был вполне приличный детский дом, если к понятию «детский дом» в принципе подходит такое определение. Глаза детей, выросших в детдоме, всегда полны боли, эти глаза взрослые с младенчества. И все же среди детей был один мальчик, которого я запомнила особенного хорошо. Совсем маленький, ему только-только исполнилось четыре. Он сказал, что его зовут Виктор. Именно так. Виктор. Он не улыбался и все время смотрел в окно. Виктор попал в детский дом из тюрьмы, где его мама осталась отбывать срок. Еще 6 лет без особенной надежды на УДО. Статистика показывает, что матери-заключенные, разделенные с детьми с самого начала, в 80 процентах из 100 не забирают детей из детских домов даже после освобождения. Хотя бы просто потому, что для того, чтобы забрать ребенка из детского дома, нужно предоставить документы о собственном трудоустройстве.
Кто возьмет на работу зэчку после десяти лет в колонии? Как устроена у нас система реабилитации и помощи заключенным, вышедшим на волю? Никак. С этим сталкиваются все. Разница только в том, что у тех, кто прожил три года вместе с ребенком, появляется стимул сделать все, чтобы выйдя на волю, забрать его обратно. Это не мое личное мнение. Это тоже статистика. Бахмина и ее фонд пытаются дать шанс на новую жизнь обоим. И матери. И ребенку. Собрать совсем немного денег вот на такие комнаты для совместного проживания — их ремонт и обустройство.
Здесь не о чем спорить. Здесь не может быть двух мнений. Это просто нужно сделать и все. Всем вместе, раз у государство и до этого не доходят руки. Попытаться спасти тех, кто с самого рождения не знает ни свободы, ни тепла, ни ласки. Вообще ничего, из того, к чему привыкли мы с вами. На самом деле, это касается каждого. Потому что, как я уже сказала, в нашей стране никто никогда ни от чего не защищен.
Елена Ванина
Источник: echo.msk.ru