Чтобы понять направление реформы, корреспондент газеты «За решеткой» отправился в поселок Княжево, где в системе УФСИН Петербурга и Ленинградской области уже не первый год существует колония-поселение...
Колхоз минус воля
Добраться до места назначения было непросто: вначале два часа трястись на междугороднем автобусе в сторону Кингисеппа, а далее или ловить частника за 250 рублей, или топать пешком семь километров.
Колония находится в стороне от трассы: среди буйно цветущей зелени проглядывают аккуратные чистые строения, более напоминающие воинскую часть.
Как поведал замначальника по кадрам и воспитательной работе учреждения ФБУ КП-1 (так официально называется колония-поселение в Княжево) Сергей Анисимов, здесь и на самом деле когда-то размещалась армейская часть. Бравые ракетчики стерегли небо на подступах к Ленинграду. Но потом часть «пошла по рукам» - то ли командование решило, что с этой стороны нам враг не страшен, то ли военная доктрина изменилась. И часть передали ЛТП - близость к матушке земле должна была спасти спивающийся люд. Но он недолго существовал - вскоре здесь образовалось ВТП (в чем разница, до сих не пойму). А уже после них в этих местах всерьез и надолго обосновалась колония-поселения.
- Недавно к одному нашему осужденному приезжал дед, - вздыхает Сергей Александрович. - И вы представляете, оказывается, он служил здесь в ракетной части в 60-х годах. А теперь здесь же отбывает наказание его внук.
Да, деду не позавидуешь. Одно дело - отдавать долг Родине добровольно, и совсем другое - отбывать срок, пусть даже небольшой, за уголовное преступление.
- Наверное, расстроился?
- Кто его знает? - пожимает плечами Сергей Александрович. - Не будешь же лезть к человеку с расспросами.
- А родственники приезжают часто?
- Конечно,- мы пересекаем КПП, где дежурят женщины-охранницы, и вступаем на территорию колонию. - Но у нас ведь долго не сидят - от трех месяцев до трех лет.
Но тех, кто осужден на три года, совсем мало, - продолжает зам. по кадрам. - Это и создает определенные проблемы - едва успеваем познакомиться, друг друга узнать, а человеку уже пора на волю. У нас ведь не настоящая зона, здесь «долгоиграющие» не сидят...
Как потом выяснилось, скоротечность здешней отсидки не всегда позволяет администрации получше узнать человека, подобрать к нему ключик. Основная масса успевает «исправляться» очень быстро - от 6 месяцев до года с небольшим. После чего следует условно-досрочное освобождение - те, кто не нарушает установленных правил и исправно работает, имеют шанс освободиться раньше, чем предписано приговором.
Территория огорожена невысоким забором с колючей проволокой, чуть дальше и вовсе тянется обыкновенная сетка-рабица.
- У вас же сбежать - раз плюнуть! - я останавливаюсь, озираюсь по сторонам. - Или здесь охрана с автоматами по ночам гуляет?
- У нас не охранники, а сотрудники надзора! - говорит зам. по кадрам. - И оружие им не положено, вместо него выдаются спецсредства - резиновые «демократизаторы» да баллончики с газом.
- Этого достаточно?
Анисимов пожимает плечами.
- Вполне. За все время моей службы не помню, чтобы кто-то взбунтовался. «Тайфун» - отряд тюремного спецназа - за последние годы приезжал сюда лишь однажды. И то - проводил учения.
- Поймите, - объясняет Анисимов. - Наше учреждение - это последний этап перед окончательным освобождением. И чем спокойней ты его проведешь, тем быстрее окажешься дома.
Колония или поселение?
Обязанности начальника колонии сейчас исполняет Валерий Юртайкин. Деловитый, серьезный, он по-военному быстр и четок. Служит здесь с середины 90-х годов, ситуацией владеет. И это не удивительно: что ж это за «главкум» (так на жаргоне называется зам. по опер), который не держит ситуацию под контролем? (Юртайкин ранее занимал эту должность.)
- В колонии-поселении отбывают наказание две категории лиц, - объясняет Валерий Николаевич. - Во-первых, это лица, осужденные за преступления, совершенные по неосторожности, и ранее не отбывавшие наказание; во-вторых, те, кто осужден за нетяжкие преступления и ранее отбывал наказание в колониях общего и строгого режима, но вследствие положительного поведения переведен на более легкий режим.
В Княжево содержатся 380 осужденных. Их обслуживает около 80 сотрудников, из них аттестованных 40 человек. Из этих 380 около 100 человек - женщины. Около 80% процентов осужденных - бывшие наркоманы, 70% больны ВИЧ-инфекцией или гепатитом С.
- А как же работают с больными сотрудники? Не боятся?
Заметив наше беспокойство, Валерий Николаевич снисходительно улыбается.
- Боятся. Но работать нужно, поэтому с каждым сотрудником проводится тщательный инструктаж. Тут главное, чтобы не порезаться, не допустить контакта при наличии открытых ран. Особенно это актуально для работы на производстве, ведь там нередки случаи травматизма...
Те, кто не забыл 90-е годы, может подтвердить, какой ажиотаж вызывали ВИЧ-инфицированные тогда, особенно в местах массового скопления людей. Больных старались оградить от контактов, а особо ретивые предлагали ссылать их на острова, а то и вовсе уничтожать.
Прошло совсем немного времени, и вот -все изменилось. Люди живут в одном и том же помещения, питаются в одной столовой, моются, бреются, отправляют естественные надобности. И ничего: ни бунтов, ни протестов, ни страстных призывов «ссылать и уничтожать». Очень хотелось бы объяснить такое отношение следствием смягчения нравов. Но скорее продиктовано оно безысходностью. Все понимают, что так быть не должно. Но так есть. И, скорее всего, будет. Одним словом, протестуй не протестуй, все равно получишь... медицинскую инструкцию, в которой черным по белому написано: «При соблюдении необходимых мер ВИЧ-инфицированные не представляют опасности». Кроме того, это обусловлено и рекомендациями Совета Европы, который считает, что отделение ВИЧ-инфицированных от здоровых попахивает дискриминацией.
- Хорошо, - соглашаюсь я. - А если в колонию «заедет» некий авторитет? Он что, тоже будет жить в одной «хате» с больными? Юртайкин снисходительно улыбается.
- А где же? У нас других помещений нет!
Я не очень этому верю, Валерий Николаевич начинает рассказывать, как в начале 90-х годов здесь сидели известные люди: «тамбовские», «малышевские», «шутовские» и прочие, многих из которых уже нет на этом свете. Отбывал наказание даже знаменитый Фима Банщик, по слухам, один из «крестных отцов» питерских братков.
По словам начальника колонии, с таким людьми найти взаимопонимание легче, чем с каким-нибудь отмороженным наркоманом или хулиганом.
- А как у вас с побегами?
Юртайкин пожимает плечами.
- Бывает, что бегут. Но не часто - раз в год, а то и реже.
По словам сотрудников, причины побега - пьянка или личные проблемы. Несколько лет назад в бега ушла дама. Как оказалось, она работала за пределами колонии и закрутила любовь с местным трактористом. Выпила, так «зажгла», что забыла про все на свете, в том числе и про неотбытый срок.
Незадолго до Нового года колонию сам вольно покинул один свободолюбивый представитель цыганского племени. Как оказалось чавела перепил по случаю приезда жены, сел в такси и поехал продолжать пьянку.
- Я его по телефону три дня убеждал вернуться! - рассказывает Юртайкин. - А он то ли пьяный, то ли обколотый: вначале пообещает, а потом про все забывает. Пришлось искать дома и везти обратно.
С беглецами долго не церемонятся - их сразу отправляют в колонию. Тем не менее самую большую головную боль администрации причиняют не какие-нибудь отморозки или бывшие бандиты, а дамы. В это верится с трудом.
- Так ведь они не только живут в одном помещении, - говорит замначальника по производству Марина Николаевна, миловидная, улыбчивая женщина. - Здесь мужчины и женцины содержатся вместе, поэтому страсти полыхают, как в мексиканских сериалах. То она ему изменила, то он не так себя повел...
- Для таких случаев у нас продаются презервативы, - дополняет ее откровения Юртайкин. - А не хочешь предохраняться - пеняй на себя!
Надо полагать, осужденные к словам начальника колонии прислушиваются. Во всяком случае, случаев передачи инфекции от больных здоровым пока не зафиксировано.
- А мы, вообще-то, против того, чтобы мужчины и женщины содержались вместе, - вдруг продолжает Марина Николаевна. - Ведь зачастую нарушения дисциплины происходят по вине слабого пола.
Как так? А как же благородное влияние, которое смягчает огрубевшие мужские сердца?
- Какое так? - машет рукой зам. по производству. - Наших мужчин пора спасать от женщин. Здешние дамы... они та-акие... Вот оно, развенчивание иллюзий. Не все зло в мужчинах. И это хорошо понимают за колючей проволокой. Слава Богу, хоть где-то...
О том, что здешние обитатели в самом деле нередко теряют голову от любви, подтверждает и местный батюшка отец Леонид.
- Бывает, что приходят жених с невестой и давай упрашивать - повенчай да повенчай, - отец Леонид улыбается в густую рыжую бороду. - А я ведь понимаю, что в неволе совершить необдуманный поступок легче, чем на свободе. Поэтому прошу подождать, взвесить чувства. Иногда помогает...
Отец Леонид несет свой духовный подвиг на территории колонии пятый год. Он констатирует: верующих с каждым днем становится больше. В связи с этим на территории колонии возводится храм. И уже совсем скоро к Богу можно будет прийти не выходя за территорию, огражденную колючей проволокой и металлической сеткой.
Самое чистое место на территории колонии - карантинное отделение. Просторное помещение, пахнущие краской стены, идеально застеленные постели.
- Прежде чем попасть в отряд (в колонии-поселении четыре отряда, у каждого есть свое общежитие), осужденные проходят карантин, - рассказывает Валерий Юртайкин. - Здесь они знакомятся с условиями содержания, с ними проводятся занятия, выясняется, где они хотят и могут работать, наличие специальности. И после двух недель карантина осужденный поступает в отряд.
Чтобы подтвердить безоблачность существования в карантине, начальник подзывает к себе худощавого, наголо обритого осужденного.
- Осужденный Расторгуев, часть 1 ст. 158 УК, срок 3 года! - громко рапортует он.
Мы интересуемся его мнением о порядках в колонии.
- Все хорошо, - чеканит осужденный. - Никто не наезжает, везде порядок, можно получать длительные свидания, передачи.
- А что сегодня ели на обед?
- Суп, макароны, овощное рагу, - барабанит Расторгуев.
В начале века, по словам осужденных, здесь была настоящая вольница - заборы отсутствовали, осужденные ходили в гражданской одежде, при встрече не вставали, как сейчас. Одним словом, учреждение больше напоминало поселение, чем колонию. Сейчас же - это все-таки колония. А еще точнее, колхоз за вычетом свободы. Хотя и в колхозе свободы не так уж много. Особенно если председатель строг и поддерживает дисциплину.
А точное исполнение законов можно лишь приветствовать. Про исправление же их остается только помечтать - исправить наркомана, который в течение своей жизни только и делал, что крал и кололся, вряд ли возможно.
- Об исправлении говорить не приходится, - говорит Юртайкин. - Скорее всего, это адаптация к вольной жизни. Наркоманы, спивающиеся бомжи, воришки получают шанс остановиться и задуматься: куда я качусь? И кто-то в самом деле находит в себе силы измениться. А то, что здесь нет отпетых рецидивистов, не позволяет пройти тюремные университеты, как это случается на зоне. Так что подобные учреждения надо развивать, помогать с работой, обучать профессиям.
Работа у нас такая
С работой в Княжево в самом деле сложно. Работа есть, но ее мало. Трудоустроены около ста человек, т. е. одна треть. Но это не значит, что остальные не работают - в Княжево работают все, но те, кто трудоустроен, получают небольшую зарплату (самая высокая - около 6 тысяч рублей), остальные трудятся бесплатно.
Основные производства - швейное и столярное. С деревом работают мужчины - они сколачивают дешевые гробы и массивные, внушительных размеров ящики.
- Сколько гробов делаете за смену? - спрашиваем у паренька с колючим взглядом и большими рабочими руками.
- Около пятнадцати, - роняет парнишка, бросая взгляд мне за спину, туда, где топчутся представители администрации.
- Трудно?
Парнишка молча прилаживает гладко оструганную доску к плотному ряду, постукивает пальцем по пустой домовине.
- Непросто...
- За что сидим? - не унимаемся мы.
- За мошенничество, - роняет парнишка, наклоняясь к гробу.
Видно, что вопросы ему не нравятся, работнику надо спешить - люди мрут регулярно, и каждый из упокоившихся жаждет получить свой еловый или сосновый дом.
На швейном производстве веселей. Во-первых, потому что здесь работают много молодых женщин, которых местные острословы прозвали «ландышами». Прозвище объясняется расцветкой униформы: зеленые куртки и белые платочки на головах - в самом деле, цветовая гамма напоминает ландыш. Во-вторых, нигде более вы не увидите таких просветленных лиц, улыбок и плохих зубов.
Женщины, увидев группу незнакомых мужчин, украдкой поглядывают на нас, стыдливо склоняя головы над своим немудреным шитьем - черными нарукавниками, похожими на те, что в советском кино носили педанты бухгалтеры, - и едва ли не заливаются краской. Невозможно поверить в то, что это и есть те самые страстные «бабцы», которые создают головную боль местному начальству.
Как поясняет нам начальник производства, все это бывшие наркоманки, воровки или мошенницы. Большинство - «вичевки», или алкоголички.
Любопытная деталь: по наблюдению сотрудников колонии, из бывших алкашей получаются хорошие работники. А вот бывшие наркоманы - народец гиблый, ни на что не годен: ни работать, ни отдыхать. Судя по этому, «сесть на стакан» не так страшно, как «сесть на иглу».
Судьбы «стыдливых» швей разительно похожи. Хотя у каждой трагедии свой изгиб. У улыбчивой, разговорчивой цыганки Марины на воле остались трое детей.
- А мужа недавно посадили, - выпевает улыбающаяся 35-летняя женщина. - Тоже за наркотики. Да мы, вообще-то, оба наркоманы, - радостно сообщает она. - Вместе кололись, вместе детей воспитывали. Дети сейчас с бабушкой. А еще я ВИЧ-инфицированная, - «вспоминает» Марина. - Но чувствую себя хорошо, я за здоровьем слежу, витамины пью.
- Марина у нас первая танцовщица и певунья! Репертуар - закачаешься: цыганские, восточные, русские песни. Даже танец живота танцует... - подтверждает начальник цеха. Мы молча смотрим на маленькую улыбающуюся женщину, не зная, как быть: восхищаться или негодовать? Ясно одно: ВИЧ-инфицированная бывшая наркоманка, у которой на воле трое детей, танцующая танец живота на скромной сцене местной столовой, даст фору любому оптимисту.
Сказ об «авторитете» Моне
Самое «веселое» место в колонии - ферма животных. Здесь живут коровы и громадные хрюшки, чуть дальше примостился птичник с семью сотнями кур.
За коровами ходит бывший дезертир по имени Николай. Уроженец деревни в свое время попал служить в ракетную часть, где свирепствовала «дедовщина». Во всяком случае, так ему показалось. И он решил убежать.
- Два с половиной года бегал, - рассказывает Николай. - Хотя, как теперь понимаю, служба была не такой уж суровой... - он окидывает печальным взором коровьи стойла, деревянные стены, заляпанные светло-коричневыми подсохшими лепехами. - Можно было служить, - он вздыхает, - да что теперь говорить? А вообще-то, я и коров дою, и телят выхаживаю, а о прошлом вспоминать не хочется...
К сожалению, не удается познакомиться с местным «авторитетом» по кличке Моня - это бык-производитель под тонну весом. Любимец колонии сейчас в поле вместе со своими «дамами» - пятнадцатью буренками, которых Моня любит когда ему вздумается, не принимая никаких отказов.
Зато на месте розовозадый, покрытый рыжеватым пухом хряк по кличке Шматко. Он молча смотрит на нас заплывшими глазками, после чего, важно потрясая мужскими причиндалами, уходит в хлев.
Придет пора, и любовниц Шматко пустят на мясо - по словам Валерия Юртайкина, это позволяет разнообразить питание осужденных, добавляет калорий в их рацион.
За курицами ухаживает бывшая воровка Надежда. Родом она из Кронштадта - грустная, слегка меланхоличная женщина, выглядящая моложе своих лет, рассказывает о своей судьбе просто, без затей.
- Я до того, как попала сюда, курей видела только в деревне. А тут ничего, пообвыкла, кормлю их, убираю. Жизнь - ничего, время только идет медленно...
Не менее важную роль в здешней жизни играют сельхозработы - колонии-поселению принадлежит более тридцати гектаров земли. С мая по сентябрь осужденные копаются в земле: сажают, пропалывают, собирают. Картошка, свекла, капуста, морковь - овощи на столах осужденных, по словам администрации, не переводятся. Кое-что даже удается продавать.
Правда, труд этот почти не механизирован - на все про все в колонии имеется один исправный трактор. Другие - или на ладан дышат, или на вечном ремонте.
- Бог его знает, чем они наверху думают? - говорит один из осужденных, работающих в поле. - В прошлом году заставили посадить 300 тонн картошки, в этом - 400, а в следующем планируют 700. А ни людей, ни техники не добавили...
Но это еще не вся головная боль местной администрации. В колонии не работают баня и прачечная, и осужденным приходится стирать вручную. Когда помещение отремонтируют, непонятно. Кроме того, нет ни клуба, ни спортзала. Точнее, клуб есть, но он в аварийном состоянии. А со спортивной подготовкой все проще - кто хочет, может тренироваться на улице. Там есть спортивный уголок: турники, брусья, площадка. Зимой тоже можно тренироваться на свежем воздухе, было бы желание. Хотя со стороны это выглядит явным перекосом: работой загрузили с головой, а про досуг забыли. Впрочем, как известно, труд - лечит. А на воле здешний контингент только то и делал, что отдыхал. Может, хватит, наотдыхались...
Невзирая на эти почти спартанские условия, осужденные свое недовольство проявляют не часто.
- Бывает, что кое-кто, отбыв срок, даже не хочет уходить, - рассказывает Сергей Анисимов. - Как-то был клиент, так тот вообще называл колонию раем. А что, можете себе представить - человек бомжевал, питался кое-как, годами не мылся, не спал в нормальных условиях. А тут тебе душ, регулярная еда, сон на чистых простынях. Зачем ему отсюда идти?
Все верно: бомжам подобные условия могут показаться раем. Да и для другой, отнюдь не богатой публики здешняя жизнь кажется вполне сносной. Может, поэтому из Княжево бегут нечасто. А возможность получать продуктовые передачи (не более 25 кг на человека), свидания с родственниками или любимыми, съездить в отпуск - все это делает колонию по-своему привлекательным местом.
Да и с соблюдением законности здесь строго. Неподалеку от въездных ворот недавно установили голубенький железный ящик, на котором белой краской выведено: «Для личного обращения к начальнику УФСИН».
Ящик закрыт на навесной замок, ключ от него хранится у высших руководителей УФСИН: у начальника и ближайших замов. По задумке начальства, каждый осужденный может опустить сюда свою жалобу, которая напрямую ляжет на стол высшему руководству. Этот прибор сотрудники окрестили «антикоррупционным ящиком».
- И какова его наполняемость? - интересуемся мы. - Часто жалуются?
- Пока неясно... - охранник на воротах хмуро поглядывает на ящик, голубенькая краска которого ярко сияет сквозь салатную зелень. - Его только-только установили...
Когда мы уходим, нам дают на дорожку по буханке хлеба. Хлеб черный, здешней выпечки, на вид вполне аппетитный. Пока мы добираемся до трассы, украдкой отщипываем по кусочку. Не терпится проверить, какова она - тюремная пайка? Пожевав, делимся впечатлениями: ничего, есть можно.
Правда, нельзя забывать: мы едим хлеб на свободе, в неволе у каждого продукта иной вкус, если даже эта неволя не столь тяжела, как в настоящей зоне.
Но в том-то и смысл реформы, чтобы впервые осужденный никогда не узнал, каков он, подлинный «вкус» тюрьмы.
Потому что вкусившему этого зла трудно от него избавиться.
Досье
По данным ФСИН, в России насчитывается более 150 колоний-поселений, в них содержится около 56 тысяч человек.А всего по состоянию на 1 февраля 2010 года в учреждениях УИС содержались 862,3 тысячи человек.
Геннадий Плевако
По материалам газеты
«За решеткой» (№7 2010 г.)
По материалам газеты
«За решеткой» (№7 2010 г.)