Жизнь в зоне однообразная. Любое событие или встряска выбивают из колеи. Мне хотелось скорее оказаться в отряде и завалиться спать. Гомон осужденных не помешает. За много лет к шуму привыкаешь.
На плацу встречаю зама начальника по воспитательной работе. Майор как всегда полон идей по перевоспитанию нас не просто в людей, но в творческие личности. Вот и на этот раз он заезжает ко мне с предложением. В нашей стране проходит всезоновский конкурс. Кто победит в номинации песня или стихи, если подошли льготы, уйдет на УДО.
Отказываюсь от участия. Мне хватило прошлого года, когда я не прошел даже колонистский отбор, получив второе место за стихи. Первое занял неграмотный профан с рифмами «ты - цветы». Но он писал на православную тему, потому у нас и победил. Естественно, дальше области его не пропустили.
Замполит сулит мне всякие поблажки. Спрашиваю разрешения удалиться. Прихожу в отряд. Особо близких у меня нет. Никто не интересуется, где я был. По большому счету, в зоне никому нет ни до кого дела. Мутят и интригуют от скуки. Только заваливаюсь спать, как слышу - братва подрывается в комнату ВР (воспитательной работы). Там стоят скамейки, телевизор и DVD-плейер. Технику осужденные сами покупали, скидываясь кто сколько сможет.
Так и есть. Инспектор отдела безопасности за небольшую взятку принес диск с немецкой порнухой. Это, конечно, мазохизм, смотреть такое при длительном воздержании. Но порой попадаются красивые фильмы и даже с сюжетом. Только очень мешают молодые зеки. Вот и на этот раз началось. Каждый первоход боится «опуститься». Потому, когда на экране показывают, как мужчина «ныряет в пилотку» женщине, все закомплексованные истерично кричат «фу!» и просят перемотать дальше. В колонии за одно упоминание о том, что ты бабе промежность целовал, отселяют без разговоров в «петушиный» угол. Зато когда на экране шлюха делает минет, все это всячески одобряют.
У меня давно копилось возмущение. На этот раз не выдерживаю и громко говорю: «Господа, не знаю, как в жизни, но в телевизоре намного приятней смотреть женскую духовку» с чужим языком в ней, чем мужские бритые гениталии с губами на конце!» Вменяемый народ меня поддерживает. Молодежь не связывается. Не выдерживаю экранного зрелища и ухожу. От возбуждения хоть на стенку лезь. Но разрядиться нет возможности. «Петухами» брезгую. Мастурбировать негде - уединиться в нашей зоне невозможно. Даже туалеты общие, и в них всегда полно народа.
Когда сел, жена сразу бросила. Пробовал списаться с заочницами. Это тянет на явную клинику, или мне просто не повезло. Ну и не хочу их обманывать, врать, что любишь, лишь бы на свидания приезжала, попользоваться, пока сидишь. И после освобождения бросить. Это подло.
Преступление...
Возвращаюсь на свое спальное место. Рядом обитают «смотрящие». Они приглашают меня на сходняк.
Сегодня развлекательная тема собрания. В древности народ с удовольствием смотрел на казни. Это я к тому, что в отряде поймали «крысу», и ожидается его членовредительство. Но сначала нужно соблюсти ритуал и устроить правеж (типа товарищеского суда). Блатные дают слово обвинителю, у которого украли. Зек по кличке Бульбаш, сдерживая гнев, доводит до общего сведения: «Год назад я заказал у ширпотребщика четки из прозрачного оргстекла. Похоже на маковые головки с черными маковками внутри. Месяц назад они у меня пропали. Я попросил мастера - если он увидит именно мои четки, цинкануть. Сегодня сувенирщик сообщил, что ему принесли в ремонт именно мою пропажу».
Слово дают сувенирщику, типа свидетелю и эксперту. Пожилой работяга робко подтверждает: «Да, это четки Бульбаша. Я делал много таких. Они похожи, но все разные». Последним говорит тот, кому предъявляют (обвиняемый). Молодой приблатненный, с погремухой Кентяра, понимает, что его ждет, и пробует оправдаться, но врет неумело. Дескать, мне эти четки один человек дал, но не могу сказать, кто именно. Вот придурок! Сказал бы, что нашел. Сомнения бы остались, но объявить несуном не смогли бы. Здесь следует вопрос «смотрящего» за бараком: «Кто тебе их дал?» Обвиняемый мямлит: «Я не могу сказать».
Бульбаш повышает голос; «Братва, для меня Кентяра -"крыса"! Впервые прозвучало страшное определение. Вопрос, конечно, ясен, но Бульбаш рискует. «Серогорбой» могут объявить только «смотрящие», после коллективного совещания. Слишком это тяжкое определение, чтобы решать в одиночку. Если бы тот, кому предъявили, смог назвать того, кто ему дал четки, Бульбашу пришлось бы плохо - он обозвал порядочного арестанта «крысой».
«Смотрящие» и воры в законе после такого «косяка» вынесут решение, что оскорбленный может «получить» с оскорбившего. «Получать» можно по-разному. Можно дать пощечину, что у блатных считается страшным унижением. Можно покалечить. И хоть какой ты богатырь, не можешь сопротивляться, иначе это расценят как неподчинение решению сходняка. Воры такое не терпят. Могут и к смерти приговорить.
«Смотрящим» сейчас некогда. Они смещают старого «главшпана» и ставят нового. Старый стал наркоманом и совершает аморальные поступки. Новый может прежних «смотрил» лишить портфеля и поставить на сладкие места своих людей. Потому правиловку не затягивают, и блатные поддерживают Бульбаша, объявив Кентяру «крысой».
...И наказание
«Объявленный» в ужасе цепенеет. Из-под шконки извлекают короткую монтировку. На середину прохода ставят крепкую табуретку. «Скрысивший» сам кладет на нее руку. Сегодня спокойный попался - не пробует бежать или сопротивляться. Держать и заламывать его не надо.
Некоторые из присутствующих еще не привыкли к жестокости. На свободе они работали или пьянствовали на селе. Ну, совершили мелкую кражонку или дурной грабеж. Оттого, что их поймали и приговорили, они не стали садистами и отпетыми уголовниками. Но казнь притягивает. С одной стороны, не хочется смотреть, но и глаз не отвести. Тем более перед братвой надо показывать полное равнодушие, чтобы не посчитали слабым.
«Смотрящий» за бараком размахивается ломиком и бьет по кисти руки, лежащей на табуретке. Лопается кожа, ломаются кости. Боль не сразу доходит до Кентяры. Секунд пять он смотрит на свою изуродованную конечность. Потом начинает кричать. В вопле столько отчаянья и боли, что всех передергивает.
С улицы прибегают два инспектора отдела безопасности. Они патрулировали центряк и услышали завывания. Инспектора все понимают, но для порядка спрашивают: «Что случилось?» К тому времени ломик уже убран. Осужденные спокойно говорят вертухаям: «Да вот, неудачно споткнулся и грабку повредил». Инспектора уволакивают истекающего кровью в санчасть. В это время его сосед по нарам зовет «чертей», и они переносят матрас и вещи «крысы» в спальную секцию, туда, где обитают зеки низкой масти и сотворившие «косяк».
Последствий казни никто не боится. При поступлении в исправительное учреждение начальник собирает этапников в карантине и среди прочего доводит до сведения: «Ценные вещи не оставляйте без присмотра. "Крысятничество" процветает. Поймаете "крысу", бейте до поноса, калечьте, только не убивайте». Менты понимают: если запретить «смотрящим» приговаривать и наказывать ворующих у своих, начнутся самосуды. Озлобленные обворованные начнут линчевать несунов. Так уже они всех достали.
Игорь Залепухин
По материалам газеты
"За решеткой" (№12 2009 г.)
"За решеткой" (№12 2009 г.)