Как фабрика стала каталажкой
Власти Первопристольной вспомнили о пустующей фабрике купца Михаила Титова у Калужской заставы. В 1867 году по решению городской Думы пять фабричных корпусов за два месяца были перестроены под «камерное помещение» и оборудованы всем необходимым пять строений, стоявших близ ко друг от друга на большом дворе, обнесённом забором с единственными воротами. В большом двухэтажном здании из кирпича были оборудованы камеры - в нижнем этаже, вдоль просторного коридора, три общие и две отдельные камеры на 42 человека, предназначавшиеся для осуждённых на небольшие сроки. В верхнем этаже, также вдоль коридора, четыре общие и две отдельные камеры на 48 арестантов. Во время постройки 1867 года арестный дом снабдили «ретирадными местами» системы Дорсе с хорошей вентиляцией. В каждом этаже имелось по карцеру.
В одном отдельном кирпичном домике во дворе помещалась кухня, в другом деревянном доме устроили баню с прачечной и сушильней. Посреди двора в каменном корпусе были контора, квартиры смотрителя и служащих. У ворот, выходивших в переулок, спускавшейся к Москве-реке, находилось помещение военного караула. Новое заведение оказалось в ведении съезда московских судей. Привычка москвичей связывать это место с фамилией Титовых определила и обиходное название арестного дома, который почти что официально называли «Титовкой», или просто «Титы».
Первым арестантом «Титов» стал московский купец, осуждённый за убийство в общественном месте и драку.
Первые шаги в неволе
Вслед за купчиной тем же путём прошли многие люди всяких чинов и званий. Случалось, что одновременно к воротам «Титовки» полицейские приводили «для отбытия» уличного бродяжку и привозили на рысаках закутанного в бобровую шубу финансового воротилу, «нашалившего» в загородном ресторане. За тюремным порогом все социальные различия исчезали, ибо всех ждал одинаковый приём. По деревянному тротуару, проложенному через тюремный двор, каждого новичка вели в контору. Там сопровождавший арестанта городовой передавал бумаги письмоводителю, который записывал фамилию, имя, отчество доставленного и срок ареста. После оформления бумаг опытный солдат обыскивал осуждённого, отбирая ценности, табак, спички, которые возвращали после окончания срока.
Деньги, если таковые имелись, клали на сберкнижку, заводившуюся в конторе при оформлении арестанта. Тратить эти деньги можно было через надзирателей. Купленную провизию отправляли в буфет, ключ от которого находился у арестанта, выбранного из самих «титовцев». В определённые часы этот «староста буфета» выдавал каждому, у которого там находились припасы, то, что он хотел взять.
Если обнаруживали утаённые деньги, их изымали и складывали в «общую кружку», содержимое которой шло на нужды арестного дома и церкви.
Покончив с формальностями в конторе, арестанта вели в камерный корпус, где привратник просил его раздеться и, забрав верхнюю одежду, тщательно её обыскивал. Если ничего предосудительного не находил, то возвращал вещи владельцу, оставляя у себя только цивильный головной убор, выдав вместо него чёрную с белым околышем фуражку. Экипированного подобным образом горемыку «погружали в недра юдоли».
День «титовцев» начинался с подъёма - летом будили в пять часов, зимой - часом позже. До семи часов арестанты занимались уборкой помещений, заправкой коек, умыванием. С самого утра выборные от арестантов, которые назывались «помощники повара», шли на кухню и проводили там весь день, выступая в качестве подручных и одновременно контролёров, наблюдая за поварами, чтобы те полностью закладывали продукты. Это дело требовало сноровки и знаний - в «помощники» выделяли тех, кот соображал в кухонном деле, знали, чего и сколько должно отпускаться каждому арестанту. Помощники повара из числа «титовцев» присутствовали и при раздаче порций.
В 7 утра вставали на молитву, в половине восьмого был завтрак, на который полагалось полчаса - к казённой пайке полагалось добавлять свою провизию от отпиравшегося на это время буфета. Столовой становились коридоры, на стенах которых цепями были пристёгнуты широкие доски: перед завтраком замки отпирались, доски откидывались и превращались в столы, за которыми «титовцы» и ели.
Распорядок дня
После завтрака часть арестантов отправлялась на обязательные работы: чистить снег, подметать двор, мыть посуду, колоть дрова и т.д. Обычно в такой наряд арестантские старосты назначали по очереди. Те, кому не пришёл черёд «обязательных», кроме тех, кто сидел в одиночках, шли в «рабочую комнату» - большое, светлое и теплое помещение, где был инструмент для столярных работ, портновского и сапожного ремёсел. Там всяк выбирал себе занятие по душе. То, что изготавливалось в «рабочей комнате», можно было продавать за деньги, которые перечислялись на сберкнижку в конторе.
За занятиями арестантов в «рабочей комнате» наблюдал унтер-офицер, следивший за тем, чтобы арестанты зря не болтали: как и в камерах, в «рабочей комнате» соблюдался «обет молчания» - говорить можно было только по делу.
В полдень звенел колокольчик, созывавший на обед. Кормили в «Титах» хорошо. Каждому сидельцу полагался пуд мяса с костями при закладке в котёл, так что «чистым» варёным мясом выходило по четверти фунта (около 100 г). В обед в деревянной чашке давали щи или картофельный суп. На второе была обычно каша - чаще гречневая. Следует учесть, что на содержание одного арестанта выделялось 7 копеек в сутки. Кому не хватало казённой пайки, питались из собственных «буфетных припасов».
После обеда арестанты час гуляли во дворе. В холодное время им выдавали казённые куртки и штаны из чёрного сукна. После прогулки опять работали, а в пять часов вечера их звали на чай. В буфетной находился куб с кипятком. Заварка у каждого была своя, а тем, у кого не было чаю и припасов, от казны выдавали кружку квасу и ломоть хлеба. В половине шестого все снова шли на работы и в камеры возвращались зимой в 9, летом в десять часов вечера.
На ужин каждый получал чашку «горячего», оставшегося после обеда, и по четверти фунта хлеба. Потом была перекличка, помывка, вечерняя молитва и отбой. Все расходились по своим местам и ложились. Сидеть на койке запрещалось, за такое нарушение режима полагался карцер.
Раз в неделю, по воскресеньям , арестанты встречались с родственниками. Во время свидания строго наблюдалось за тем, что бы ни посетители, ни арестанты не пили вина и не курили. Так же следили за тем, чтобы «запрет» не передавали в узелках с гостинцами.
За три дня до окончания срока арестанта извещали об этом. В день освобождения контора арестного дома отсылала об этом извещение тому мировому судье, который приговорил его к аресту.
«Острожные», «земские», и «чистые»
Несмотря на сытную кормёжку и всякие удобства «Титов», многие арестанты предпочли бы оказаться в остроге. Строгое исполнение гигиенических процедур и постель с чистым бельём были для них непривычным «барством».
Бывалые арестанты кляли судьбу, загнавшую их в «Титы», говоря меж собой:
- Здесь уж больно мытьём донимают да наведением порядка. А в губернском-то замке, оно, конечно, того: и голодно, и грязно, да и безобразия всякие творятся, всё верно. Зато там и водочки можно достать, и покурить, и в картишки перекинуться. Вот там и жизнь.
Зато с наступлением холодов бездомные бродяги сами норовили «попасть под арест». Как только шаромыжнику надоедало шататься по заснеженным улицам, он шёл прямо к перекрёстку и начинал оскорблять стоявшего там городового. Схлопотав для начала пару-тройку крепких тумаков, искатель казённой «зимней квартиры» попадал в камеру мирового судьи, а там его приговаривали к трём месяцам содержания в «Титах». И уже вечером того же дня он засыпал чистый, сытый, в тепле. Иные таким образом «зимовали» раз по 10-15 кряду, а рекордсменом стал один босяк, который 56 раз отбывал в «Титах» разные сроки.
Настоящим раем «Титы» стали для женщин и малолеток. В острогах женщин донимал всяк кому не лень, а из мальчишек блатные «иваны» создавали целые гаремы. В городском арестном доме подавляли любую попытку завести «острожные порядки», а потому правила раздельного содержания мужского и женского отделений исполнялись неукоснительно. Женщин и малолеток содержали в отдельном корпусе. Юных арестантов, которых после приёма, прежде всего приходилось отмывать и подкармливать работать не заставляли и учили азбуке, закону Божию, счёту и письму. Женщины работали там же, где и жили. После обеда им разрешалось гулять во дворе за особым забором.
В «чистом отделении», как называли в «Титах» камеры для арестантов с привилегиями, под арестом сидели дворяне, купцы, чиновники и иностранцы. Туда же помещали потомственных почётных граждан, имевших дипломы о высшем образовании и окончании духовной семинарии, а так же лиц «свободных профессий» - журналистов, артистов и художников.
«Привилегированным» господам из «чистого» приходилось тяжелее остальных: они должны были есть, спать, гулять и делать всё остальное, полагавшееся по распорядку, но при этом их не водили в «рабочую комнату». Спать днём запрещалось, чтение надоедало, разговаривать и курить было нельзя. Целый день они не знали, чем заняться, и одной только отрадой у них была прогулка во дворе. Через месячишко такой жизни волком завоешь! Немудрено, что иные дворяне, попав в «Титы», оставляли гонор и просили администрацию разрешить им подметать или чистить снег вместе с прочими арестантами.
Не побрезговал этой компанией даже один прокурор, за какие-то прегрешения оказавшийся в «Титах»; прославившийся служитель Фемиды усердно чистил снег и колол лёд на тюремном дворе, тем самым сокращая свой срок, ибо по правилам день бесплатных работ на благо городского арестного дома засчитывался за два дня срока.
Всего за всё время его существования в городском арестном доме побывали в качестве арестантов 283 107 человек. Потом посчитали, что «Титы» устарели и не соответствуют требованиям нового времени, а потому в 1913 году городской арестный дом закрыли, тем самым закончив историю знаменитейшего московского учреждения.
Иван Коломич
По материалам газеты
«За решеткой» (№5 2013 г.)
«За решеткой» (№5 2013 г.)