Жизнь после приговора
Все, что скрывается за скупыми строчками судебного решения, в материалах нашего проекта. Один человек, одно преступление, одна судьба как урок, исповедь, предостережение.
Сегодня в энциклопедии фатальных ошибок и неиспользованных вариантов глава третья семейная. Неоднозначная. Ведь в бытовых преступлениях бывает сложно отделить свет от тени, а жертву от злодея. В замкнутых кругах, черных дырах и извилистых лабиринтах семейных взаимоотношений порой непросто разобраться и прокурорам с судьями.
Можно, впрочем, сказать и проще: это вечная история о мужчине и женщине, о том, как рождаются и исчезают семьи. История о планете терпения и кухонном ноже с лезвием из нержавейки. Гомель, ИК-4, кабинет психолога. Напротив меня в кресле осужденная из первого отряда Галина Ковальчук. На ней красный форменный халат с узором. Ей 32 года, но у нее так много седых волос...
Женщина сидит ровно, как на суде, руки на коленях, пальцы сцеплены в замок. Своим рукам она будто не доверяет.
Галина Ковальчук - преступница. Эту мысль я повторяю про себя несколько раз, даже записываю ее в блокнот, чтобы не забыть. На преступницу моя хрупкая собеседница не похожа...
В отличие от других героев проекта -пьяного водителя, сбившего насмерть двух человек, паренька-рецидивиста, собравшего к 20 годам целую коллекцию из уголовных наказаний, Ковальчук не прячет лицо от фотокамеры. Не просит изменить свою фамилию, не требует скрыть место, где родилась и жила. Впервые я вижу, что осужденной нечего скрывать. И это тоже штрих к ее портрету, к ее красному казенному халату и волосам с проседью.
"Я здесь, потому что убила мужа,"- тихо говорит она. "Мы прожили с ним 13 лет. У нас было двое детей, две девочки. Теперь он мертв, я на -зоне, а они растут без родителей. Попав сюда, я думаю, что слишком многого от него требовала. Слишком много хотела..."
Мы отмотаем время назад, чтобы разобраться, так ли это. Иначе Галину Ковальчук , а вместе с ней и сотни, тысячи других женщин с похожей судьбой - не понять.
Часть первая. Свадьба
Она родилась в деревне Павлово Слонимского района. Отец умер, когда Гале было 9 месяцев. Мама воспитывала девочку и двоих ее братьев одна. Что видела в своем детстве моя героиня? Как и любая сельская девчонка из не самой благополучной семьи, немного видела. Поле, огород, школа — ее детский мир. Девушке, наверное, хотелось гулять на каблуках вдоль набережной Черного или Красного моря, а может, заниматься бальными танцами, аэробикой, поступить в престижный вуз. И встретить принца она, конечно, тоже мечтала. Как без этого?
Принц объявился на дискотеке в соседней деревне. Его звали Николаем. Он был старше ее на 6 лет. Работал в мебельной фирме. Ухаживал не то чтобы красиво, но уверенно. Часто приезжал к Галине домой. Мать ставила перед ухажером бутылку, стакан, предлагала выпить. Тот делал негодующий жест рукой: "Ни за что. Я не пью!"
Через несколько месяцев после знакомства они поженились. Галине тогда было 18. Свадьбу отметили скромно. В памяти у Ковальчук осталось: застолье, потом дискотека, на которой по традиции кто-то подрался... Даже своих колец у них не было. Жених взял их у друзей на время - для росписи в ЗАГСе. Галина хотела купить кольца сама, но мать отговорила : это дело мужское.
Так началась их совместная жизнь. Так родилась одна из сотен тысяч семей. Не окольцованы, не околдованы высоким чувством :просто вместе, муж и жена, как требуют традиции и сама жизнь. И сюжет ее жизни тоже не предвещал бурных зигзагов: дети, работа, поле, огород, кухня... Так оно и было бы. Но...
Часть вторая. Дети
У нас две женские исправительные колонии :в Гомеле и под Речицей. Внешне их невозможно отличить от мужских. Маскировочное заграждение, противобросовые сетки, ворота контрольно–транспортной площадки, с которых выдержка из УК предупреждает об ответственности за пронос в зону запрещенных предметов. Это - стандарт. Хотя нет, одну особенность я все же подглядел. Возле КПП в ИК -домик в миниатюре, с ветряком и колодцем. Как символ уюта и всего того, что попавшие в колонию осужденные потеряли.
...Через год после росписи у Ковальчук родилась старшая дочка. Еще через несколько месяцев молодая женщина забеременела снова. Второй ребенок родился недоношенным. Мальчик прожил 6 месяцев и умер от двустороннего воспаления легких. Тот год для Ковальчук вообще выдался тяжелым: утонул брат. Тогда у нее появились первые седые волосы.
Муж упрекал ее в смерти сына. В то время он работал в СПК трактористом. Зарплату задерживали, бывало, по полгода. От безнадеги супруг начал заглядывать в бутылку
"Раз в году, перед новогодними праздниками, я могла себе позволить подарок -купить кофточку, например, или брюки, или юбку, "- вспоминает осужденная. "А так он мне никогда ничего не дарил. Даже на 8 Марта. Хотя один раз в жизни цветы все-таки принес. По красной гвоздике: мне, маме и дочке. Но дом муж держал, у нас были и техника, и телевизор, и машину он купил, взяв кредит, когда устроился в лесничество. А главный его подарок, самый дорогой - дети. Ради них я была готова терпеть."
Второй ее дочке - Лере недавно исполнилось два года...
Часть третья. Лабиринт
В ИК-4 режим общий. Здесь есть участок для несовершеннолетних, где отбывают наказание девушки до 18 лет, дом ребенка, клуб, столовая, спортивная площадка, зона отдыха...
"В женских колониях нет так называемых воровских законов, нет "смотрящих" и "авторитетов" , каждый сам по себе, "- говорит заместитель начальника ИК–4 по исправительному процессу и работе с личным составом Игорь Жестяников. Женщины активно участвуют в культурных мероприятиях, им это интересно. С другой стороны, дамы более импульсивны и вспыльчивы, порой размолвки между ними возникают даже из-за места у умывальника. Но конфликты эти, как вспышки, гаснут быстро.
Галину Ковальчук в колонии характеризуют как спокойную и уравновешенную.
" Мне сложно вспомнить тот день, когда муж в первый раз пришел домой пьяным, "- вздыхает она. "Сколько было таких дней! Запах перегара, безумные глаза... Он пил даже тогда, когда водка выливалась обратно. Все ему было мало, мало, мало."
Разрушаться, трещать по швам их семья, как и многие другие, начала по причине банальнейшей :из-за алкоголя. "Мне сложно вспомнить тот день, когда он первый раз меня избил, "- продолжает осужденная. " Вот, видите, на губе остался шрам от удара кулаком. Он бил даже тогда, когда зашился. Я его заставила, а потом пожалела ,через год и три месяца, когда раскодировался, он стал еще злее, еще агрессивнее. Помню, приехали домой из Слонима. Сели есть. Муж ругнулся на меня матом, я отвесила ему легкий подзатыльник. Вскочил, оттолкнул- упала на табуретку. Потом он врезал ногой в позвоночник. Абсолютно трезвый - соображал, что делает. А я - стерпела.
Слушая ее рассказ, я думал о том, что много веков назад в Индии жену сжигали живьем вместе с умершим мужем. Что в Древнем Египте супруг бросал супругу в костер, как только уличал ее в измене или другом прегрешении. И белорусская женщина, оказывается, будет терпеть, пока ее унижают, уничтожают, пока не развеют пеплом по ветру остатки характера и воли.
— Мы жили в деревне. Тут свои законы, — не понимает меня Ковальчук. — Заведено: если вышла замуж, должна терпеть. А развод — это срам. Меня так воспитали. Когда я была беременна в первый раз, застала мужа с подругой детства. Пошла к ее родителям, хотела попросить, чтоб повлияли, не разбивали нашу семью. В горячке даже угрожала поджечь дом... Родители меня избили. Даже милицию вызвали — мол, сумасшедшая–поджигательница, примите меры. Я на коленях выползала из того дома. А муж только съязвил — сама виновата. Даже не извинился. После того случая я пошла к маме. Насовсем. Но мать решения оставить супруга не одобрила. Сказала: «Я тебе его не выбирала. Раз выбрала — живи».
Ковальчук писала заявления в милицию. Хотела устроить мужа в ЛТП, но передумала — побоялась, что он потеряет работу и тогда ей не на что будет растить детей. Она искала супруга по оврагам и лесам, в зной и стужу, боясь, что однажды он не вернется, замерзнет, утонет. В этом она видела свой терпеливый женский долг.
— Хорошо помню лето 2009 года — последнее наше с ним лето. Гроза, потемнело на улице. Он пришел пьяный, стал выгонять меня из дому. Я закрылась в комнате — выбил стекла. Вызвала милицию, решила убегать. Помню как сейчас: ливень, сверкают молнии, мы с детьми идем к маме. Дети боятся, плачут... На следующий день мужу выписали штраф — 105.000 рублей. И это называется — государство мне помогло? Только забрали деньги из семьи...
Ковальчук хотела заочно учиться, получить высшее образование. Муж не пустил: ревновал.
Сложно ей было что–то предпринять, чтобы вырваться из этого лабиринта. Я бы даже сказал — невозможно.
Часть четвертая. Убийство
29 декабря 2009 года. Вечер. За окном метель. Галина Ковальчук на кухне готовит ужин. Обычно она успевала вовремя. Только муж войдет в дверь, только скинет куртку, бросит в угол свои кирзовые сапоги, сразу же звала к столу. Так у них было заведено: если вдруг трапеза была не готова, это могло супруга рассердить.
Но в тот день приготовить ужин вовремя жена не успела. Вместе со старшей дочерью они наряжали елку. Когда справились, Ковальчук тут же взялась за стряпню. Сейчас она говорит, что нервничала, что было у нее нехорошее предчувствие. Позвонила мужу на мобильник.
— Ты где?
— На работе, — по голосу было слышно, что он снова навеселе.
— Ты же обещал, что не будешь больше пить! — в тысячный раз сорвалась женщина.
— Что я, не человек?
Она начистила картошки, набрала в кастрюлю воды, включила газовую плиту. К картошке решила пожарить сала и порезать лук. Когда муж явился домой, Галина Ковальчук сидела на табуретке, держа в одной руке кухонный нож, а в другой луковицу. Молчала. Ему это не понравилось. Он ходил по комнате и повторял: «Чего ты психуешь? Что я — не человек?»
Ковальчук поднялась со стула. Как утверждает теперь, супруг замахнулся, чтобы ударить, но она его опередила. В тот момент бесконечному ее терпению пришел конец...
— Я не помню, как это получилось, куда вошел нож. Не помню даже, чтобы он закричал — просто выбежал на улицу. Я снова взяла в руки нож и увидела — на лезвии кровь. Испугалась. Выключила газ. Муж появился минут через пять.
Прохрипел: «Вызывай скорую». Когда открыл дверь в зал, я увидела, что руки у него в крови.
Удар пришелся в правую сторону легкого. Крови супруг Ковальчук потерял много. До приезда врачей она пыталась оказать ему первую помощь. Еще набрала 102, сказав дежурному: «Я зарезала мужа».
Из дома его выносили вперед ногами — он умер, не приходя в сознание. Галину Ковальчук в тот же вечер задержали — она едва успела проститься с детьми. Обещали отпустить под подписку о невыезде, но потом передумали: следователь заявил, что боится, как бы она с собой чего не сделала.
Часть пятая. Суд
«Третья смена — строиться на обед», — звучит через репродуктор. Осужденная в красном халате поливает кактус в горшке. В курилке обсуждают, когда закончится жара. Чахлый подсолнух, уцепившись за решетчатый забор, тянется к солнцу. Он такой же терпеливый, как моя героиня.
...Следствие продолжалось три месяца. Во время эксперимента обвиняемую просили показать, как она держала нож, убивая своего Колю. «Как обычно, когда лук чищу — так и держала», — показывала она.
На суд привели детей. Младшую поднесли к «клетке», в которой сидела мать. Девочка погрозила конвоиру кулаком.
Потерпевшей выступала сестра погибшего. Она и некоторые другие свидетели упрекали Ковальчук в том, что пилила мужа, не давала ему спокойно жить. Обвиняемую характеризовали как особу импульсивную. Оказалось, что с побоями ее никто из жителей Павлово не видел. По словам Ковальчук, шишки и тумаки она тщательно скрывала, замазывала пудрой: стыдно ходить по деревне и «светить» фингалом. Но стыд — это не аргумент...
Когда судья зачитал приговор: «Признать виновной в умышленном противоправном лишении жизни другого человека», женщина в «клетке» разрыдалась. Свою вину она признала частично.
Осудили убийцу на 6 лет.
Часть шестая. Молитва
В ИК–4 Ковальчук с 28 мая. В СИЗО она мечтала побыстрее оказаться в колонии — чтобы время текло не так медленно, как в следственном изоляторе.
В жару, чтобы осужденным было легче, администрация ИК изменила режим дня. Подъем — в 5.30, потом строем женщин ведут на завтрак. Дальше — пофамильная проверка, выход на работы — до 12.30. После — обед, и осужденным предоставляют свободное время. Кто–то смотрит телевизор, кто–то читает. Ковальчук добирает то, что не успела на воле, — глотает романы про любовь.
— В раскройном цехе я работаю пильщиком. То есть стою на ноже, раскраиваю материал. Из–за ножа сюда попала, при ноже и сейчас. В сентябре собираюсь пойти учиться на швею — на территории есть ПТУ. В жизни учиться у меня не получилось, может, хоть здесь...
Здесь она увидела и цветы — женщинам не запрещают выращивать их в жилых блоках. Заглянул туда: чисто и ухоженно. Но видимая свобода ограничена, себе осужденные не принадлежат, сделать шагу без присмотра ответственного не могут. Для «первоходов» это непривычно дико. Для Ковальчук же самое страшное — разлука с детьми.
Каждый день она перечитывает их письма. Старшая дочь Наташа прислала стихотворение: «Моя мама лучшая на свете. Она мне, как солнце, в жизни светит. Моя мама — лучший в мире друг...»
Брат Ковальчук оформил над детьми опекунство. Младшую осужденная хотела сначала забрать в колонию, в дом ребенка, но потом передумала: пусть не знает, что такое «зона».
— Когда освобожусь, вернусь в деревню, в свой дом. Чувствую, что меня будут осуждать. Хотя... Все равно. Я увижу детей. Знаете, раньше я планировала, что отправлю старшую поступать после 9 классов. Теперь передумала. Никуда ее не отпущу.
В колонии она почти ни с кем не общается. Ищет место, чтобы поплакать. По вечерам читает молитвы. Молится за дочерей, за всех своих родных, за душу мужа.
— Еще до суда мне снился сон. Каждую ночь. Будто я иду домой, но, не доходя до хаты, поворачиваю направо, к лесу. Там сидит муж с дружками, пьет. Кричу ему: вот ты развлекаешься, а мне из–за тебя дали 6 лет... Да, я виновата и должна ответить за то, что сделала. Но видит Бог, я не хотела убивать.
Галина Ковальчук рыдает, и мне хочется провалиться сквозь землю. Но я смотрю в блокнот и вспоминаю: плачет — преступница. В женских колониях немало осужденных, убивших своих мужей. И все они считают себя жертвами обстоятельств. Эти молчаливые хранительницы проржавевших семейных очагов, схватившиеся однажды за нож, убеждены: иначе было нельзя. И общественная мораль, уверен, с ними солидарна.
Но неужели нож — это единственный вариант? И где та грань, что отделяет терпение — редкую по нынешним временам добродетель — от преступления? У пильщицы Галины Ковальчук, чтобы подумать над этим, времени еще много.